Сайт Андрея Дыфо

Любимов Д.Н. Русское смутное время начала девятидесятых годов. 1902 – 1906. По воспоминаниям, личным заметкам и документам // ГАРФ Ф. 5881. Оп. 2. Д.460.

Л.2. Вместо предисловия.

Управляя канцеляриею пяти последовательно сменявшихся министров внд, во время смуты начала девятисотых годов – при ее возникновении, развитии и замирении /1902 - 1906/ я был близок к центру власти и мог наблюдать события не со стороны, как большинство, а, так сказать, изнутри. Затем, будучи губернатором /1906 - 1912/, я видел на местах результаты и последствия этой смуты. Это и побудило меня восстановить мои записки, которые я вел эти годы, а также пересмотреть сохранившиеся у меня документы того времени. К сожалению, многие документы были отобраны у меня большевиками при обыске и аресте…

I

Л.3. Убийство МВД Д.С.Сипягина. Назначение МВД В.К. Плеве. Его вступительная речь. Крестьянские беспорядки в Харьковской и Полтавской губерниях.

Смутному времени 1905 года – называемому многими первой русской революцией – предшествовал, начиная с 1902 года, ряд событий в которых уже чувствовалось приближение смуты.

В Петербурге, 2 апреля 1902 г., в час дня, в Мариинском Дворце, в помещении КМ, был смертельно ранен, прибывший вна заседание Комитета, МВД Дмитрий Сергеевич Сипягин.

Весть об этом с быстротою молнии распространилась по дворцу. Одним из первых извещен был о случившемся Государственный секретарь В.К. Плеве, в кабинете которого я случайно в то время находился по служебным делам, занимая тогда должность помощника статс-секретаря ГС. Вбежавший в кабинет курьер, сообщая о событии, в волнении добавил, что Министр ранен личным адьютантом Московского Ген-Губ В.Кн. СА при передаче Л.4. Министру пакета от генерал-губернатора.

Вместе с сходившимися с разных сторон чинами Государственной Канцелярии, передававшими друг другу непонятно откуда уже известные подробности происшедшего, мы целой группой, с Государственным секретарем во главе, быстро спустились по внутренней лестнице и коридорам в прихожую КМ.

В комитетской прихожей, длинной немного ухкой, разделяемой аркой на две половины, выделялись две группы: одна, ближайшая к двери через которую мы вошли, имела в центра молодого офицера в адъютантской форме, худого, довольно высокого роста, с маленькой, чуть заметной бородкой, страшно бледного с трясущимся подбородком что то объяснявшего и как то неуклюже, натягивая ремень через голову, снимавшего шашку по требованию стоящего перед ним заведывающего Дворцом полковника Шевелева. Полковник, держа в руках револьвер – большой браунинг, видимо отнятый у офицера, каким-то тонким неестественным голосом кричал: Вы арестованы, шашку отдать! Отдать шашку! Рядом стоял швейцар в красной дворцовой ливрее с грудью украшенной массой медалей, околодочный надзиратель с вынутым из кабуры револьвером, дворник с бляхой и еще кто-то. Несколько поодаль стоял Л.5. Военный министр А.Н. Куропаткин хмурый с потупленными бровями. Вдруг, увидя движение офицера для того, чтобы снять шашку, он громко закричал: «Разве так шашку снимают! Он ряженый! К счастью этот негодяй не офицер. Сорвать с него погоны!»

Товарищ министра юстиции, С.С. Манухин, управлявший министерством за отъездом куда-то Н.В. Муравьева, успокаивал всех говоря: Господа, до прибытия прокурорского надзора, я здесь распоряжаюсь как заместитель Генерал-Прокурора. Немедленно отвести преступника в комнату швейцара и держать под строжайшей охраной.

Другая группа толпилась около ларя, стоявшего у лестницы ведущей в залу Комитета. На ларе лежал, тяжело дыша, Д.С. Сипягин в расстегнутых виц-мундирном фраке и жилете. Большое грузное тело его не умещалось на узком ларе и постоянно скользало вниз. Под руги держали Сипягина Председатель КМ И.Н. Дурново и МПС князь М.И. Хилков. Рядом стоял МФ С.Ю. Витте, в пальто, видимо только что приехавший. Все они согнувшись с трудом справлялись с своею задачей. Целый ряд лиц помогал, вернее мешал им. Тут были чины Канцелярии с управляющим делами КМ Куломзиным и Э.В. Фриш – Председатель Л.6. Департамента Законов ГС и, в то же время, какие-то совершенно посторонние лица, видимо вошедшие в отворенные двери подъезда. В их числе какой то дворник ко всем обращавшийся с тем же советом: перенесть бы надоть…

Сипягин громко, как бы всхлипывая, стонал. Сознание повидимому оставляло его. Он все повторял: Я никому не желал зла. А государю скажите… На это Дурново, успокаивая Сипягина, говорил: Сейчас поеду к Государю, все скажу, главное успокойтесь дорогой Дмитрий Сергеевич. Затем Сипягин открывал глаза и озирая всех мутным взором, повторял: Где Ара? Ара! Позовите Ару…! Это он зовет жену – обратился в нашу сторону Витте – послали ли за нею… Карета уже послана, - ответил кто-то.

Перед ларем на коленях стоял доктор Государственной Канцелярии Юркевич и желая остановить кровь делал тампоны из ваты, обмакивая их в таз с какой-то жидкостью с запахом карболки, который держала жена швейцара. Рубашка Сипягина была разрезана и видна была большая рана выше поясницы, причем все было обозжено, так как выстрел был в упор. При каждом движении Сипягина, а он почти все время двигался, повторяя как бы в забытьи: Где Ара? – тампон выскакивал и густая, черная кровь вытекала, вернее брызгала из раны.

Л.7. Плеве вместе с Куломзиным стали распоряжаться о перенесении Сипягина в Максимилиановскую больницу находящуюся близ Мариинского Дворца. Главный доктор больницы, только что прибывший, настаивал на этом, говоря что немедленная операция необходима. Плеве тихо мне сказал: пойдите разузнайте выяснилась ли личность преступника.

В это время передняя очистилась уже от посторонних лиц. В дверях распоряжался прибывший Градоначальник, генерал Клейгельс с целой массой полицейских чинов. В комнату швейцара войти было уже нельзя. Перед дверьми стоял уже целый наряд полиции. Внутри шел допрос. На мое счастье, из комнаты вышел директор Департамента Полиции С.Э. Зволянский, которого я лично знал. Я обратился к нему от имени Плеве. Он мне ответил, что личность преступника уже выяснена – это студент Киевского университета Балмашев, никогда очевидно ни офицером, ни адьютантом не бывший.

Когда я пробрался назад к Плеве, в переднюю вошла высокая красивая дама. Все расступились. Это была жена Сипягина. Ее сопровождал граф С.Д. Шереметев, крайне удрученный. Оба они – Шереметев и Сипягин – были женаты на княжнах Вяземских, причем Сипягин сравнительно недавно.

Л.8. Александра Павловна Сипягина наклонилась над мужем, взяла его руку и прижала к своей щеке, но он беспокойно ворочал головою, куда-то смотрел мутными глазами и все повторял: Где Ара? Позовите Ару! Видимо совершенно не узнавая жену. Та еще ниже наклонилась над ним и закрыла лицо руками. Воцарилось общее молчание и только слышен был слабеющий голос Сипягина: где Ара…

Между тем, вошли санитары с носилками. К этому времени почти вся посторонняя публика была уже удалена, остался лишь дворник, дававший советы и суетился около носилок. Сипягина бережно положили на них и покрыли больничным одеялом. Жена его стала с правой стороны, граф Шереметев с левой и шествие тронулось. Выйдя на площадь, где собралась уже громадная толпа, повернули налево по Вознесенскому проспекту к Максимилиановскому переулку.

Большинство лиц, в том числе и Плеве, которому я успел передать сведения о личности преступника, осталось во Дворце, а небольшая группа, в том числе и я, пошли за носилками. Шествие открывал градоначальник и чины полиции; по бокам и сзади появились конные жандармы в большом количестве и окружили шествие со всех сторон. Казалось был вызван по тревоге весь дивизион для охраны шефа. Увы, слишком Л.9. поздно.

Д.С. Сипягина внесли в Максимилиановскую лечебницу, где доктора готовили все для операции, но он, на руках жены, так и не узнав ее, и не придя в себя, через час скончался.

Когда я вернулся в Мариинский Дворец там только и было разговоров, что о случившемся. Приводилось много новых подробностей о трагической кончине Сипягина, но более всего говорили о том, и это составляло главный предмет разговоров: кого на его место? Называли разных лиц: Финляндского генерал-губернатора Бобрикова и министра юстиции Муравьева и министра финансов Витте, но имя Плеве упоминалось более всего. Передавали даже, что председатель КМ Дурново сейчас же, как только унесли Сипягина, поехал с докладом к Государю и будет говорить о кандидатуре Плеве от имени комитета…

На этот раз, что далеко не всегда бывает, предположения большинства оправдались. Вечером, 4 апреля, Вячеслав Константинович Плеве был назначен МВД и шефом жандармов с оставлением министром-статс-секретарем Великого Княжества Финляндского.

Рассказывали при этом с разными вариантами о том, Л.10. что когда приехал в дом Финляндского статссекретариата, где жил Плеве, фельдъегерский офицер с собственноручным письмом Государя и сказал швейцару что должен лично передать министру пакет, швейцар, хмурый и тупой чухонец, что то загадочно пробурчал и, пригласив фельдъегеря в соседнюю комнату, запер его там на ключ, а сам бросился к телефону и стал вызывать полицию. Только случайно вошедший сын Плеве освободил фельдъегеря.

На следующий день после назначения, Плеве принял высших чинов МВД. Помянув в теплых словах своего предшественника, погибшего на своем посту, он сказал, обращаясь к присутствующим: «Прошу у вас, господа, всяческого содействия при исполнении моих тяжелых обязанностей. Требую от вас неукоснительного исполнения моих распоряжений».

Слово «требую» произвело большое впечатление. Об этом много и различно толковали. Много также породило толков поездка Плеве в Троицко-Сергиевскую лавру, где он исповедывался и причащался. «Я понимаю и вполне сознаю, что я «moriturus», - объяснил он свой приезд наместнику Лавры.

Л.11. … Плеве с Высочайшего соизволения выехал в Харьков для ознакомления на месте с положением вещей.

Беспорядки в Харьковской губернии были вскоре прекращены, еще до приезда Плеве, энергиею тогдашнего Харьковского губернатора князя И.М. Оболенского, выезжавшего с казаками даже в Полтавскую губернию, где губернатор видимо растерялся и не принял решительных мер.

Л.12… Плеве всецело встал на сторону Оболенского. По докладу его, Харьковскому губернатору была пожалована, через орден, Владимирская звезда, а в тоже время последовало увольнение Полтавского губернатора.

II

Л.14. Переход мой на службу из государственной канцелярии в МВД. Канцелярия министра внутренних дел, ее положение среди других установлений министерства и дела подлежащие ее производству. Перлюстрация. Дела о лицах несоответствующего видам Правительства образа мыслей. С.В. Зубатов и его система. Дело губернской реформы; три попытки ее разрешения.

В первые месяцы своего управления министерством В.К. Плеве были произведены значительные изменения в личном составе.

Товарищ министра, командующий отдельным корпусом жандармов кн. П.Д.Святополк-Мирский был назначен Виленским, Ковенским и Гродненским генерал-губернатором, а на его место был переведен Виленский губернатор, бывший СПб. Гдадоначальник В.В. фон Валь. Директором департамента полиции был назначен прокурор Харьковской судебной палаты А.А. Лопухин, заменивший ушедшего в Сенат С.Э. Зволянского. Корме того в департамент полиции был приглашен знаменитый начальник Московского охранного отделения С.В. Зубатов для заведывания особым отделом на правах Л.16. (так как Л.15. – начало 3-й главы) вице-директора. Директором департамента общих дел был назначен Ярославский губернатор Б.В. Штюрмер – на место В.П. Роговича, перешедшего в Ярославль губернатором. Начальником главного управления по делам печати был назначен сенатор профессор Н.А. Зверев, заменивший князя Н.В. Шаховского. Наконец, из государственной канцелярии Плеве пригласил в состав министерства для управления Земским Отделом /где сосредоточены были все дела о крестьянах/ В.И. Гурко, а для заведывания канцеляриею министра внутренних дел – меня.

Мне было очень грустно расставаться с государственной канцелярией, в которой я прослужил девять лет и я выхлопотал разрешение, при новой службе, оставаться причисленным к ней. Государственная канцелярия в нашем государственном строе была установлением несомненно одним из самых блестящих, имевшем свои крепкие традиции и знаменитое прошлое, а по составу своему совершенно исключительное в смысле работоспособности и знания дела чинами канцелярии, это как бы входило в ее традиции. Конечно не было другой канцелярии, департамента, или подобного установления в империи, которое могло бы в этом отношении соперничать с нею. Достаточно сказать, что более ста лет все русские законы и узаконения были редактированы государственною канцеляриею. Отсюда вполне Л.17. понятны блестящие карьеры, которые делали старшие чины канцелярии и которые никак нельзя объяснить их связями и протекциею. За время моего пребывания в канцелярии среди старших моих сослуживцев было одиннадцать лиц /всего в канцелярии было около ста чинов/, которые в ближайшем будущем, в течении 5 – 6 лет, заняли министерские посты. Так: В.Н. /впоследствии граф/ Коковцов, председатель С.М. и мФ; А.Д. Философов – государственный контролер и министр торговли; П.М. фон Кауфман – мнп; П.А. Харитонов – ГК; А.ф. Трепов – МПС и председатель СМ; А.С. Стишинский – главноуправляющий землеустройством и земледелием; С.В. Рухлов – МПС; кн. Д.П. Голицын – главноуправляющий ведомством Императрицы Марии; барон Ю.А. Икскуль фон Гильденбанд – государственный секретарь. Наконец государственные секретари при которых я занимал штатные должности в государственной канцелярии: Н.В. Муравьев, В.К. Плеве и В.Н. Коковцов ушли из канцелярии один министром юстиции, другой внутренних дел, а третий – финансов.

Л.18. Канцелярия МВД, которой мне суждено было управлять при пяти последовательно сменявшихся министрах в течении всей русской смуты, - или первой революции 1902 – 1906 гг., - была замечательна тем, что круг дел, входящий в ее ведение, законом не был определен. В учреждении министерств было лишь указано, что в ней ведется секретная переписка министра и сосредоточены дела, которые министр признает нужным взять под свое непосредственное наблюдение. Штат канцелярии был архаический /1868 года/ и состоял из правителя канцелярии, нескольких секретарей и экспедиторов. Поэтому, большиснтво лиц, входивших в состав канцелярии считались к ней прикомандированными. Было прикомандировано даж целое отделение из департамента общих дел. Отсюда в столетней истории министерства канцелярия играла самую переменчивую роль. Были времена величия канцелярии. В 70-х годах, при министре Тимашеве, Л.19. правитель канцелярии А.С. Маков /впоследствии сам министр, так называемый «Маков – цвет русской бюрократии»/ играл особо видную роль в министерстве. В 80-х годах, при гр. М.Т. Л-М, в канцелярии разрабатывался проект так называемой конституции Лорис-Меликова /правитель канцелярии в то время был А.А. Скальковский/, при гр. Н.П. Игнатьеве – проект созыва Земского Собора /правитель канцелярии Д.И. Воейков/, наконец, при министре графе Д.А. Толстом, в 80-х годах, в канцелярии была сосредоточена разработка положения о земских начальниках, автором которого был правитель канцелярии А.Д. Пазухин. В 1893 году в канцелярии было сосредоточено делопроизводство особого комитета Наследника Цесаревича /по неурожаю 1892 года/. Но были времена, когда канцелярия бездействовала. Я застал ее в период реформирования к которому приступил Плеве вскоре по вступлению в должность. Кроме личной /обычно называемой секретной/ переписки министра в ней были сосредоточены дела по русскому землевладению и общей политике в Западном крае, отчасти и в Царстве Польском /майоратные имения/. Затем о лицах /преимущественно общественных деятелях/ «несоответствующего видам правительства образа мыслей», которых Плеве хотел по возможности отделить от лиц политически Л.20. неблагонадежных, находящихся в ведении департамента полиции; дела по собранию материалов и разработки реформы губернских учреждений и делопроизводство по особому совещанию о губернской реформе. Засим в канцелярии сосредотачивались доклады и справки по делам государственного совета и КМ и всех комиссий и совещаний, в которых принимал участие лично министр. Наконец, дела по опеке и охране великого князя Николая Константиновича, считавшегося душевно больным и находящегося в ведении и под наблюдением шефа жандармов.

Независимо от перечисленных дел в ведении канцелярии было еще три установления, но по особому роду их деятельности, зависимость эта была чисто формальная, так как министр сам непосредственно ими распоряжался. Это постоянное дежурство при министре: исполняющий должность генерала для поручений, полковник А.Н. Замятнин, исполняющий обязанности секретаря И.Т. Таточко и чиновник особых поручений Яблонский, поступивший уже при Мирском /отставной жандармский полковник А.С. Скандраков/ и церимониально-хозяйственная часть /А.В. Приселков/. Чины охраны, в числе восьми, входили в состав канцелярских чиновников Л.21. канцелярии и назначались и увольнялись мною по представлению Скандракова.

Когда я уходил из государственной канцелярии некоторые старшие мои сослуживцы, претендующие на всезнание, поучали меня тем, что в моем ведении будет и перлюстрация писем, которапя будто бы сосредоточена в канцелярии министра внутренних дел. На деле ничего подобного не оказалось. С делами по перлюстрации мне пришлось столкнуться лишь случайно, когда я сопровождал министра в его сравнительно продолжительных поездках: в Крым в 1902 году /когда Государь был в Ливадии/ и в Варшаву в 1903 году /когда Государь был в Скерневицах/ и когда все бумаги к министру и от него шли через меня. При этом, Плеве, заметив некоторое мое смущение при передаче ему перлюстрированных писем /письма эти перестуканные на машинке, на почтовых листах небольшого формата, присылались из С-Петербургского почтамта прямо министру/, объяснил мне, что в перлюстрации, как она поставлена у нас, нет ничего незаконного. Она практиковалась у нас с давних пор и входила в область ведения шефа жандармов /особенно при графе Шувалове/. Никаких правил однако относительно перлюстрации не существовало и она конечно противоречила принципам провозглашенным судебными Л.22. уставами. В конце 1882 года Плеве, будучи директором департамента полиции, убедил нового МВД графа Д.А. Толстого исходатайствовать у государя особый, за собственноручною подписью государя, указ на имя МВД и разрешении министру, в качестве шефа жандармов, в целях государственной охраны, вскрывать частную корреспонденцию, помимо порядка установленного судебными уставами. Указ этот секретный и никогда не был опубликован. Он хранился в Петроградском почтамте в особом запечатанном конверте и предъявлялся каждому министру вд при его назначении. Министр распечатывал конверт, читал указ и вновь запечатывал конверт. Сосредоточена была перлюстрация в особом отделении почтамта и заведывал ею старый тайный советник, служивший уже чуть ли не при десятом министре.[1] По словам Плеве, дело это было поставлено крайне примитивно и при существовавшей обстановке едва ли могло иметь существенное значение для охраны государственного порядка. Между тем, в Германии такое же учреждение приносило большую пользу. Потому в будущем Плеве имел в виду полное преобразование особого отделения при почтамте на подобии Берлинского.

Личный состав канцелярии, начиная с ближайшего Л.23. моего помощника С.С. Хоипунова /впоследствии управляющего государственным дворянским и крестьянским банком/ был во всех отношениях прекрасный…

Л. 24. Из дел канцелярии, в 1902 году, наиболее хлопот причиняли, но в то же время являлись наиболее интересными, дела о лицах «несоответствующего видам правительства образа мыслей». Дела эти касались, гл о, faits et gestes, в то время очень известных общественных деятелей. Сведения о них сообщались департаментом полиции, преимущественно Зубатовым, и сосредотачивались в особо заведенном в канцелярии деле «об общественных настроениях». На основании этого материала, при Плеве, по его указаниям, составлялись периодические всеподданнейшие доклады, которыми, видимо, Государь очень интересовался.

Помню, за время 1902-1904 гг. в этих докладах, долженствующих отражать общественные настроения текущего момента, в большинстве случаев, упоминались имена часто очень почтенных лиц, которых, никоим образом, нельзя было причислить к революционерам /и это отмечалось всегда в докладах/, но которые вели оппозиционную политику против всех првавительственных мероприятий, почему борьба с ними, по мненю министра внутренних дел, в пределах Л.25. предоставленных ему законом, являлось прямым его долгом.

Далее – много о Зубатове, губернской реформе, спор Витте с Плеве.